![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
jalynski05112018ж надо выговорить такое! Неоднозначное, мягко говоря… Полагаю, впрочем, что всё это по причинам ностальгии:
"Как боль отсиженной ноги,
Его томила ностальгия".
Или так:
"Как пуля в гордом Атаги,
Его пронзила ностальгия".
Нет, лучше так:
"Согревши медленно мозги,
Им овладела ностальгия".
Вот и шоссе. На часах…9.30.
Движение довольно оживленное, в основном на восток. Колонна грузовиков импортного вида – видать, канадские (горно-добывающая компания), на Кумтор. В кузовах по две покрышки чудовищного раз-мера, для какой-то горной техники.
За шоссе заросшие кустарником песчаные дюны. По песку изредка пробе-гают ящерицы с задранными хвостами. Идти к Иссык-Кулю – почему-то нет желания.
Маршрутка! Битком набита – я не голосую – остановилась сама. Договари-ваемся до Бишкека за 100 русских рублей с человека. Сажусь вперед, Тихонцев скромно примащивается на дощечке меж сиденьями. Едем быстро, скорость километров 80 в час. Между Тоссором и Бокомбаевским неожиданно живописные виды – высокие глинистые обрывы, останцы.
На окраине Бокомбаевского школьники подметают обочину дороги. Что сие значит? Готовятся к проезду начальства?
Распогодилось, солнышко светит.
Соскучившиеся по чтению глаза непроизвольно сканируют все встречные тексты. "Ашхана" – это понятно, столовая… Хм, не отсюда ли самоназвание восточно-европейских евреев "ашкенази", т.е. содержатели харчевен? Тюрко-иудеи хазары, переселение народов, то-сё...
После Иссык-Куля, в Боомском ущелье, погода резко ухудшается. Хмуро, дождик пошел. Похолодало.
Горы кончаются, спускаемся на равнину. Дорога всё шире, прямо аэродром какой-то. А погода всё хуже, видимость не больше километра. Совокупность этих впечатлений наводит на нехорошие предчувствия: улетим ли завтра утром? При-чем рейс-то наш специфический – раз в неделю. Что бывает при его отмене? Ти-хонцев настроен более оптимистично, на его взгляд погода лётная.
Потянулись пригородные посёлки. Улица Ленина. Опять улица Ленина… Прямо-таки триумфальное шествие Советской власти. Вот только многовато надписей на воротах – "ДОМ ПРОДАЕТСЯ".
На автовокзале – в 14.30. Дождик льёт.. Замерз я что-то. И похоже, поглупел. Ибо вообразил, что единожды обысканные вокзальной милицией, тем самым обрели мы иммунитет от неё. Нагло отправился в буфет за кипяточком – чаю восхотел!
Чаю попил. Пристающих цыганских детишек вдруг как ветром сдуло – из-за угла надвигается парочка "в штатском". Горе нам, это другая бригада "милиционеров"!
Далее – неизбежный "обыск", наглая попытка украсть из кошелька 500 руб-лей. Не менее наглое выпрашивание одной из сторублевок: "Вас чабаны угоща-ли? А вы нас?…" В общем, омерзительно…
Да, воистину: кого боги хотят-таки уязвить, того они посылают за кипяточ-ком на автовокзал в Бишкеке.
Прочь отсюда! Почти бегом, не обращая уже внимания на дождь, по гряз-ным переулкам устремляемся к рынку. Нужен нам, конечно, не рынок, а остановка автобуса, идущего к аэропорту "Манас". Вот она!
Через час проезжаем шлагбаум аэропорта – и мы почти в Москве. Более того, почти в Европе, если судить по сверкающим чистотой сортирам, посещение коих изрядно скрашивает оставшиеся до вылета 12 часов.
Тихонцев меняет деньги по грабительскому курсу – хочет звонить в Москву. Дескать, все в порядке. Удивляет меня его уверенность в завтрашнем дне. Дождь-то не прекращается… Однако суеверно молчу.
Сам-то я, хотя в жизни доверчив, меланхолик и пессимист. Тихонцев же скептик и рационалист, но на будущее обычно смотрит оптимистичнее. Такая вот "загогулина" получается.
Остается описать регистрацию (с отъемом 10 долларов США), полет (с неизбежной пересадкой в Челябинске) и волнительную посадку в туманном Домодедове. Но… лень.
Т.: 5.10. "Окончен поход без единого трупа."
Постепенно подъезжает народ. Часов в полпятого неторопливо, как прези-диум, рассаживаются выпускающие должностные лица. Объявляют регистрацию. Народ толпится, но к конвейеру почему-то подходить не спешит. Как бывшие ком-мунисты идем вперед и уже вскоре платонически разглядываем в мини дьюти-фри "Реми Мартен", "Блэк лейбл" и пр. За стеклянной стеной накопителя неверо-ятное количество провожающих.
Садимся. В салоне суета: кого-то выводят, бегает тетка-регистраторша, от-давшая кому-то неправильный корешок административного побора – горе! Пошли вторые сутки бодрствования. Наконец, летим в Челябинск.
Ту-134 самый лучший самолет – я расслабляюсь, беру вина, а затем прошу добавить. Автоматически взял Шатулину – он выпил и похвалил. Внизу Бал-хаш. Вокруг – дельцы, пробирающиеся в Германию каким-то кружным путем. Азартно беседуют о статях и ценах часов, мобильников и подержанных иномарок.
В аэропорту Челябинска быстро проходим процедуру возвращения в Рос-сию. Декларация снова не нужна, интерфейс дружественный. Не дождавшись в полете пивной пропаганды челябинского образа жизни, пробую ихнее разливное пиво на земле – хорошее. С небольшой задержкой отлетаем в Москву.
Кормежка сегодня противная – что на международном участке, что на внут-реннем. Наблюдаю широкую реку с мостами и пароходами, вероятно Волгу. Над Москвой сплошное облачное поле, из которого, как давешний татарник, торчат индустриальные дымы ("Вот вам, вот вам!"). Долго кружимся, потом долго снижа-емся. На посадке самолет выходит из облачности метрах в 20-ти над желтыми вершинами берез и сразу плюхается на полосу. Пока рулим, да выходим – туман сгущается. Сели чудом, вполне могли оказаться в Пулкове.
В аэровокзале: пассажиры, как сумасшедшие, звонят по своим мобильни-кам; можно подумать, что они руководят варкой яиц всмятку. Суета: давятся в такси, в экспрессы – а мы идем на электричку.
На платформе: Шатулин, решившись наконец подвести итог, цитирует ту-ристическую песню: "Окончен поход без единого трупа..."
В электричке: студенты перекусывают, а отбросы без тени сомнения пере-правляют в окно – личинки... В Киргизии: "Мой степ – моя крепость", в Европе: "Мой дом – моя крепость", в России: "В говне, как в крепости".
В Москве: солнечно, теплынь! Пуховка отчетливо воняет. Ничего, я давно научился дышать поверхностно. Скоро все вычистим, высушим, проветрим, а за-начка газа на следующий поход уже имеется.
Ш.: * * *
Прощай, любезный мой читатель!
Киргиз-кайсацкая орда
Из виду скрылася. Туда
Пржевальский, гордый открыватель
Тянь-Шаня и монгольских мест,
Давно занес свой тяжкий крест
И умер. Пешеходно-конный
Я видел памятник ему. Нерукотворный.
Тянь-Шань – Переделкино. Сентябрь-декабрь 2000 года
Приложение 1.
Географическое описание района путешествия
В котловинах и долинах Внутреннего Тянь-Шаня засушливые условия (го-довое количество осадков 200-300 мм). Снега зимой почти не бывает. Полупусты-ни и сухие степи здесь близки к центрально-азиатским, именно к монгольским.
На сыртах очень своеобразный ландшафт холодной высокогорной пустыни. В течение всего года осадки выпадают главным образом в твердом виде (снег, крупа, град). Выше 3600 метров здесь распространены почти голые каменистые тундры с каменными многоугольниками, непосредственно примыкающими к снеж-ным полям и ледникам плоских вершин. Почти повсеместно в почве на глубине от 70 до 200 см распространена вечная мерзлота.
(Н.А.Гвоздецкий. Физическая география СССР. М. 1970)
Весь южный склон Терскей-Алатау от подножия почти до водораздельного гребня представляют сырты ("спина"). Плоские и неглубокие речные долины че-редуются с невысокими хребтами. Господствующие западные ветры оставляют влагу на северном склоне и попадают на сырты обезвоженными. Выпадает 150-350 мм осадков в год. Летом каждую ночь бывают заморозки. Днем дует сильный ветер, затишье бывает только утром и вечером.
Условия существования растений суровы – вегетационный период короток, воздух сух, почти каждую ночь бывают заморозки. Наблюдается ряд приспособи-тельных изменений высокогорных растений. Характерной формой приспособления является резкое увеличение продолжительности жизни. Возраст некоторых полыней и терескена достигает сотен лет. При этом подземная часть растений может превышать в 40-50 раз по весу наземную часть. В состоянии активной ве-гетации растения могут переносить ночные заморозки до минус 18 градусов.
Животный мир: грызуны, заяц, лиса, сибирский козерог, архар, снежный барс, красный волк, гриф, беркут. Сурки – ценный объект охоты – к концу лета до-стигают 8 кг (более трети веса составляет жир). Архар, в отличие от козерога, из-бегает крутых скал и населяет горные степи. Снежный барс (вес до 70 кг, длина тела около 130 см, хвост до 90 см) обычно следует за стадами архаров. На чело-века нападает крайне редко. Грифы имеют размах крыльев до 2,5 м. Дорвавшись до еды, эти трупоеды так набивают желудок, что, вспугнутые человеком, не в со-стоянии взлететь и долго бегут, хлопая крыльями и отрыгивая куски мяса.
Выше 4200 м на поверхности скал и льда обитают только водоросли, бактерии и грибы.
(Б.И.Рукавишников. Озеро Иссык-Куль и хребет Терскей-Алатау. М.1970)
Приложение 2.
В.Н. Шатулин
К Тихонцеву
Тернистый Иссык-Куль-туризма
Путь, очищающий, как клизма,
Закончен. Обернись взглянуть
На юг, где пролегал сей путь.
Под небом Азии Центральной
Пустынь режим континентальный
Рождал богов. Поток культуры
(Той, не приемлющей халтуры)
Струился. Дерзко рифмовали
Стихи пииты. Наблюдали
Волхвы теченье звезд. Тягучим
Путём Шелковым (но колючим)
Здесь проезжал купец арабский,
Легат прокрадывался папский,
Форсайт – британский резидент,
И Блюмкин, ГПУ агент.
Увы, культурный реквизит
Не виден более. Сквозит
Со стороны Афганистана
Незаживающая рана.
Пуштун со "стингером" грозит
Дойти до Волги. Ваххабит
Проводит горною тропой
К нам караваны с анашой.
Взращенный в лоне атлантизма,
Бродячий призрак пантюркизма,
Из Турции восставший вновь,
Добрался до пустыни Гоби
И, жаждущий китайской крови,
Уйгуру будоражит кровь.
Развился здесь микроб свободы.
Освобожденные народы
На лоне девственной природы
Взбесились точно. Лишь стоит
Китай – консерватизма щит,
Заложник древнего обета
На страже хладного Тибета.
Пора. Кончаю сей обзор.
Цивилизации позор
Всем очевиден. Где чатыр,
Откуда выйдет тот батыр,
Который навсегда положит
Конец всему, что душу гложет?
Быть может, внутренний монгол
Вонзит осиновый свой кол?…
Когда о сем приидет весть?
Кончаю, страшно перечесть…
Что ж остаётся? Утром рано,
Любезный Тихонцев, восстань!
Достань рюкзак из-за дивана,
Чтобы, отбросив быта дрянь,
В горах Центрального Тянь-Шаня
Постигнуть Внутренний Тянь-Шань.
Переделкино, 29 ноября 2000 года
Приложение 3.
На взятие Тянь-Шаня
Вступление
Уж небо осенью дышало,
Когда два старых чудака
Под своды аэровокзала
Внесли два тяжких рюкзака.
На службе изнурив здоровье,
Решили оные друзья
Загаженного Подмосковья
Оставить грустные поля.
В горах Центрального Тянь-Шаня
Они наметили маршрут,
Семей отвергнув заклинанья,
И в жертву принеся уют.
– Я им завидую.
Опасен
Сей путь, но знаю по себе:
Турист заранее согласен
Нежданной ввериться судьбе.
Бишкекский автовокзал
В Бишкеке на автовокзале
Туристов тут же повязали
Менты киргизскского разлива.
И ну – обшаривать блудливо.
Кто рубит в Азию окно –
Рискует вляпаться в говно!
Об этом странник должен знать
И со смиреньем принимать.
Бокомбай
Вперед! В аллеях Бокомбая
Рюкзак свой верный надевая,
Могли с трудом предположить,
Где путь нам надо проложить.
Лишь до курорта Джилысу,
Где яков местные пасут
В ущелье Тонга, ясен путь.
А далее – ну, как-нибудь!
Ущелье Тонга
Влекомые неясной целью,
Они бредут. А вот – киргиз
Назад по Тонгскому ущелью
На лошадёнке едет вниз.
– Вы кто? Куда? Зачем пешком,
Без лошади? С таким мешком?!!
А палки лыжные к чему?
Я вас, ребята, не пойму!
Быть может, ваша цель сокрыта,
И вы, ребята – ваххабиты?
Пришли, чтоб карту срисовать
И всех потом завоевать?
Турист лишь палками разводит:
Мол, так он отпуски проводит,
Мол, любит он таскать мешок…
-- Киргиз понять его не мог!
Да, несомненно, род недуга
И извращение досуга,
Порок, семейное несчастье –
К туризму пешему пристрастье!
Страсти по еде
К мужскому сердцу есть отмычка,
А у туриста есть привычка:
Чтобы всю ночь спокойно спать,
Вечор как следует пожрать.
Для ужина нужны дрова!
А здесь – альпийская трава,
Но где ж леса тянь-шанской ели?
-- Слегка туристы приуныли…
Чтоб избежать смятенья масс,
Придётся тратить Кемпинг-газ.
Баллонов мало взяли с газом –
Накрылся завтрак медным тазом
На весь оставшийся поход.
С утра засунув финик в рот,
Все ждешь, когда настанет срок
Есть бледный плавленый сырок.
Особенности национального ТЭК
Путь Тонгский продвигался гладко.
Вдруг пред туристами – палатка.
В палатке старец: ясный вид,
Спокойный взор, брада седая.
Смерть тепловую приближая,
Печурка перед ним горит.
Спросили тут же аксакала:
"Что вашу пищу согревало?"
"Конечно, пламенный кизяк!
Дарит его киргизу як." –
Сказал и в руки взял комуз,
Дабы свершить служенье муз.
В Тянь-Шане убедится всякий,
Сколь нам многополезны яки.
Подъём на Тонгский перевал
...Служенье муз их развлекало.
Однако ближе к перевалу
Стал снежный склон почти отвесен.
Уже туристам не до песен,
Коль в ухо ветер станет петь.
Пришлось подштанники надеть,
Пуховку плотно застегнуть
И рукавицы натянуть.
А вот и Тонгский перевал –
Четыре тысячи! Привал
Был краток. Отдых припасу
Я для курорта Джилысу.
Спускаясь с перевала Тонга
Хранимые судьбой туристы
С горы спускались очень быстро.
Чуть позже молодой киргиз
Догнал их – тоже ехал вниз,
Везя в канистре квасо-пиво
С собою местного разлива.
Из Бокомбая на сырты,
Где бродят тучные скоты,
Спешил он продолжать работу,
Пастьбу, а может и охоту.
Ужасаясь Джилысу
За поворотом вдруг возник…
Теряюсь! Грешный мой язык
Немеет. Нужен Ювенал,
Чтобы сей вид живописал.
Курорт на карте обозначен,
Но вид культурный им утрачен.
Развалины народной стройки
Имеют ныне вид помойки.
Вот живописные наброски:
Со стен ободраны все доски,
Внутри поставлена в углу
Палатка прямо на полу.
Сортир туземный без дверей
Доступен для любых зверей.
И честный санитарный врач
Здесь констатировал бы срач.
Мечтал я в Джилысу помыться,
Но тут придётся отступиться.
Боюсь, курортная вода
Нам не наделала б вреда!
На страже тюркского порядка
Здесь, игнорируя позор
Разрухи, местный нёс дозор
Суровый егерь Байгазы,
Живя продуктами козы
И трёх упитанных коров.
Не вымогает он даров,
Но проверяет перманентно
У незнакомцев документы.
Порядка тюркского блюститель,
Полдневных попечитель гор –
Очей чужих в его обитель
Не проникал доныне взор.
А впрочем нет! Лет пять назад
Германцев удалой отряд
Влез на гору. Туристский бум
На сем закончился. В album
Никто стихов ему не пишет.
Лишь ветер над сыртами свищет…
Тешик-кёльский анабазис
Отсель на запад держим путь.
На карту ежели взглянуть,
Гора имеет вид ромашки.
Дабы не дать себе поблажки,
Её решили обогнуть.
Да и заманчиво взглянуть
На Тешик-кёля водну гладь.
Тут егерь нас успел догнать
И педантично разузнать,
Куда решили мы направить
Свои упорные стопы.
Рекомендует он оставить
Сии намеренья: "Тропы
Там дальше нет!" Его доклад
Нам показался странноват –
Мы не поверили. Увы,
В истоках озера травы
Нет совершенно: снег, увалы
Из глины – и тропа пропала.
Долина тут напоминала
Вид Приполярного Урала.
Скоропостижно начинала
Погода портиться. Летел
Снег с запада, куда хотел.
Пришлось в овражке притулиться,
Сварить лапшу и спать ложиться.
Наутро щедрая природа
Шутя исправила погоду:
Сияет солнце с высоты,
На склонах дивной красоты
Искрится снег. Внизу коровы
Пасутся бодры и здоровы,
Под небом переночевав.
Вот русским бы такой же нрав!
Коров имею я в виду…
А мой лирический герой
При сем немедля возмутился.
Он с шуткой вовсе не в ладу,
Уж в обличения пустился,
Превозмогая геморрой,
Готов за Русь сидеть горой!
Идём долиною Буркана
Люблю тянь-шанские нагорья,
Где над простором плоскогорья
Хребтов заснеженных забор
Пленяет среднерусский взор,
Бугров зелёных очертанья,
Хрустальных рек очарованье,
На кручах жуткой высоты
Пасутся мирные скоты.
Однако, осень наступала.
Утрами солнце пригревало,
А днями сыпал местный бог
Вместообеденный снежок.
К тому же должен сообщить:
Попытка завтрак замочить
На базе гречневой крупы
Могла бы вызвать смех толпы.
Залив вечерний котелок,
Наутро выбить еле смог
О крепку грань прибрежных плит
Насквозь промерзший монолит.
Страсти по погоде
Да, выбрав это время года
Для путешествия в горах,
Рискует путник, что погода
Испортится, увы и ах!
И лучше для таких прогулок
Пониже выбрать закоулок.
О, друг природы и Довганя!
Пометь в своём календаре:
В горах Центрального Тянь-Шаня
Снег выпадает в сентябре.
Се атлантический циклон
Принёс упорное ненастье
И завалил снегами склон.
Чтоб оценить своё несчастье,
Не надобно глядеть в окно:
Сугроба мрачное пятно
На тенте фирменной палатки
Заметно даже изнутри.
О горе! Собирай манатки,
Пропану не жалей – свари
Горячий, плотный, настоящий
Сегодня завтрак... Поломал
Циклон все планы! Предстоящий
Засыпан снегом перевал,
И путь через него закрыт.
Теперь страдальцам предстоит
Весьма неслабый марш-бросок:
Назад долиною Буркана,
Затем на северо-восток
(Расслабились вчера мы рано)
Крюк эдак вёрст на девяносто…
И на ходу три дня подряд
Свистеть мотив совсем не просто
"Коммунистических бригад"…
Евразийская элегия
Народов дружбою клянясь
И обиходно матерясь,
Тюркоязычного барьера,
Хотя бы, просто для примера
Не одолела наша власть.
Начальник Азии чурался –
И вот прискорбный результат:
Центральным ныне оказался
Вчерашний средний азиат.
А мне, признаюсь без смущенья,
В словах родного языка
Приятны тюркские коренья,
От «армяка» до «ярлыка».
Нелюб мне западный привой,
Гнилой, лукавый и кривой.
Желательна большая клизма,
Чтобы спасти от варваризма
(А там – и греко-латинизма)
Великорусский наш язык.
Хоть к паразитам он привык:
Траст, дилер, ваучер, фуршет... –
Всех этих слов на русском нет!
Но кто пророчит пораженье
В правах родного языка?
Теперешнее униженье
Не сохранится на века.
Провижу я: в язык Руси
Вольготно, весело вольётся
Арабский, хинди и фарси.
Батыр российский развернётся,
Встрепещет наш извечный враг,
И над Евразией взовьётся
Наш флаг!
Какой? – уж как придётся…
"Как боль отсиженной ноги,
Его томила ностальгия".
Или так:
"Как пуля в гордом Атаги,
Его пронзила ностальгия".
Нет, лучше так:
"Согревши медленно мозги,
Им овладела ностальгия".
Вот и шоссе. На часах…9.30.
Движение довольно оживленное, в основном на восток. Колонна грузовиков импортного вида – видать, канадские (горно-добывающая компания), на Кумтор. В кузовах по две покрышки чудовищного раз-мера, для какой-то горной техники.
За шоссе заросшие кустарником песчаные дюны. По песку изредка пробе-гают ящерицы с задранными хвостами. Идти к Иссык-Кулю – почему-то нет желания.
Маршрутка! Битком набита – я не голосую – остановилась сама. Договари-ваемся до Бишкека за 100 русских рублей с человека. Сажусь вперед, Тихонцев скромно примащивается на дощечке меж сиденьями. Едем быстро, скорость километров 80 в час. Между Тоссором и Бокомбаевским неожиданно живописные виды – высокие глинистые обрывы, останцы.
На окраине Бокомбаевского школьники подметают обочину дороги. Что сие значит? Готовятся к проезду начальства?
Распогодилось, солнышко светит.
Соскучившиеся по чтению глаза непроизвольно сканируют все встречные тексты. "Ашхана" – это понятно, столовая… Хм, не отсюда ли самоназвание восточно-европейских евреев "ашкенази", т.е. содержатели харчевен? Тюрко-иудеи хазары, переселение народов, то-сё...
После Иссык-Куля, в Боомском ущелье, погода резко ухудшается. Хмуро, дождик пошел. Похолодало.
Горы кончаются, спускаемся на равнину. Дорога всё шире, прямо аэродром какой-то. А погода всё хуже, видимость не больше километра. Совокупность этих впечатлений наводит на нехорошие предчувствия: улетим ли завтра утром? При-чем рейс-то наш специфический – раз в неделю. Что бывает при его отмене? Ти-хонцев настроен более оптимистично, на его взгляд погода лётная.
Потянулись пригородные посёлки. Улица Ленина. Опять улица Ленина… Прямо-таки триумфальное шествие Советской власти. Вот только многовато надписей на воротах – "ДОМ ПРОДАЕТСЯ".
На автовокзале – в 14.30. Дождик льёт.. Замерз я что-то. И похоже, поглупел. Ибо вообразил, что единожды обысканные вокзальной милицией, тем самым обрели мы иммунитет от неё. Нагло отправился в буфет за кипяточком – чаю восхотел!
Чаю попил. Пристающих цыганских детишек вдруг как ветром сдуло – из-за угла надвигается парочка "в штатском". Горе нам, это другая бригада "милиционеров"!
Далее – неизбежный "обыск", наглая попытка украсть из кошелька 500 руб-лей. Не менее наглое выпрашивание одной из сторублевок: "Вас чабаны угоща-ли? А вы нас?…" В общем, омерзительно…
Да, воистину: кого боги хотят-таки уязвить, того они посылают за кипяточ-ком на автовокзал в Бишкеке.
Прочь отсюда! Почти бегом, не обращая уже внимания на дождь, по гряз-ным переулкам устремляемся к рынку. Нужен нам, конечно, не рынок, а остановка автобуса, идущего к аэропорту "Манас". Вот она!
Через час проезжаем шлагбаум аэропорта – и мы почти в Москве. Более того, почти в Европе, если судить по сверкающим чистотой сортирам, посещение коих изрядно скрашивает оставшиеся до вылета 12 часов.
Тихонцев меняет деньги по грабительскому курсу – хочет звонить в Москву. Дескать, все в порядке. Удивляет меня его уверенность в завтрашнем дне. Дождь-то не прекращается… Однако суеверно молчу.
Сам-то я, хотя в жизни доверчив, меланхолик и пессимист. Тихонцев же скептик и рационалист, но на будущее обычно смотрит оптимистичнее. Такая вот "загогулина" получается.
Остается описать регистрацию (с отъемом 10 долларов США), полет (с неизбежной пересадкой в Челябинске) и волнительную посадку в туманном Домодедове. Но… лень.
Т.: 5.10. "Окончен поход без единого трупа."
Постепенно подъезжает народ. Часов в полпятого неторопливо, как прези-диум, рассаживаются выпускающие должностные лица. Объявляют регистрацию. Народ толпится, но к конвейеру почему-то подходить не спешит. Как бывшие ком-мунисты идем вперед и уже вскоре платонически разглядываем в мини дьюти-фри "Реми Мартен", "Блэк лейбл" и пр. За стеклянной стеной накопителя неверо-ятное количество провожающих.
Садимся. В салоне суета: кого-то выводят, бегает тетка-регистраторша, от-давшая кому-то неправильный корешок административного побора – горе! Пошли вторые сутки бодрствования. Наконец, летим в Челябинск.
Ту-134 самый лучший самолет – я расслабляюсь, беру вина, а затем прошу добавить. Автоматически взял Шатулину – он выпил и похвалил. Внизу Бал-хаш. Вокруг – дельцы, пробирающиеся в Германию каким-то кружным путем. Азартно беседуют о статях и ценах часов, мобильников и подержанных иномарок.
В аэропорту Челябинска быстро проходим процедуру возвращения в Рос-сию. Декларация снова не нужна, интерфейс дружественный. Не дождавшись в полете пивной пропаганды челябинского образа жизни, пробую ихнее разливное пиво на земле – хорошее. С небольшой задержкой отлетаем в Москву.
Кормежка сегодня противная – что на международном участке, что на внут-реннем. Наблюдаю широкую реку с мостами и пароходами, вероятно Волгу. Над Москвой сплошное облачное поле, из которого, как давешний татарник, торчат индустриальные дымы ("Вот вам, вот вам!"). Долго кружимся, потом долго снижа-емся. На посадке самолет выходит из облачности метрах в 20-ти над желтыми вершинами берез и сразу плюхается на полосу. Пока рулим, да выходим – туман сгущается. Сели чудом, вполне могли оказаться в Пулкове.
В аэровокзале: пассажиры, как сумасшедшие, звонят по своим мобильни-кам; можно подумать, что они руководят варкой яиц всмятку. Суета: давятся в такси, в экспрессы – а мы идем на электричку.
На платформе: Шатулин, решившись наконец подвести итог, цитирует ту-ристическую песню: "Окончен поход без единого трупа..."
В электричке: студенты перекусывают, а отбросы без тени сомнения пере-правляют в окно – личинки... В Киргизии: "Мой степ – моя крепость", в Европе: "Мой дом – моя крепость", в России: "В говне, как в крепости".
В Москве: солнечно, теплынь! Пуховка отчетливо воняет. Ничего, я давно научился дышать поверхностно. Скоро все вычистим, высушим, проветрим, а за-начка газа на следующий поход уже имеется.
Ш.: * * *
Прощай, любезный мой читатель!
Киргиз-кайсацкая орда
Из виду скрылася. Туда
Пржевальский, гордый открыватель
Тянь-Шаня и монгольских мест,
Давно занес свой тяжкий крест
И умер. Пешеходно-конный
Я видел памятник ему. Нерукотворный.
Тянь-Шань – Переделкино. Сентябрь-декабрь 2000 года
Приложение 1.
Географическое описание района путешествия
В котловинах и долинах Внутреннего Тянь-Шаня засушливые условия (го-довое количество осадков 200-300 мм). Снега зимой почти не бывает. Полупусты-ни и сухие степи здесь близки к центрально-азиатским, именно к монгольским.
На сыртах очень своеобразный ландшафт холодной высокогорной пустыни. В течение всего года осадки выпадают главным образом в твердом виде (снег, крупа, град). Выше 3600 метров здесь распространены почти голые каменистые тундры с каменными многоугольниками, непосредственно примыкающими к снеж-ным полям и ледникам плоских вершин. Почти повсеместно в почве на глубине от 70 до 200 см распространена вечная мерзлота.
(Н.А.Гвоздецкий. Физическая география СССР. М. 1970)
Весь южный склон Терскей-Алатау от подножия почти до водораздельного гребня представляют сырты ("спина"). Плоские и неглубокие речные долины че-редуются с невысокими хребтами. Господствующие западные ветры оставляют влагу на северном склоне и попадают на сырты обезвоженными. Выпадает 150-350 мм осадков в год. Летом каждую ночь бывают заморозки. Днем дует сильный ветер, затишье бывает только утром и вечером.
Условия существования растений суровы – вегетационный период короток, воздух сух, почти каждую ночь бывают заморозки. Наблюдается ряд приспособи-тельных изменений высокогорных растений. Характерной формой приспособления является резкое увеличение продолжительности жизни. Возраст некоторых полыней и терескена достигает сотен лет. При этом подземная часть растений может превышать в 40-50 раз по весу наземную часть. В состоянии активной ве-гетации растения могут переносить ночные заморозки до минус 18 градусов.
Животный мир: грызуны, заяц, лиса, сибирский козерог, архар, снежный барс, красный волк, гриф, беркут. Сурки – ценный объект охоты – к концу лета до-стигают 8 кг (более трети веса составляет жир). Архар, в отличие от козерога, из-бегает крутых скал и населяет горные степи. Снежный барс (вес до 70 кг, длина тела около 130 см, хвост до 90 см) обычно следует за стадами архаров. На чело-века нападает крайне редко. Грифы имеют размах крыльев до 2,5 м. Дорвавшись до еды, эти трупоеды так набивают желудок, что, вспугнутые человеком, не в со-стоянии взлететь и долго бегут, хлопая крыльями и отрыгивая куски мяса.
Выше 4200 м на поверхности скал и льда обитают только водоросли, бактерии и грибы.
(Б.И.Рукавишников. Озеро Иссык-Куль и хребет Терскей-Алатау. М.1970)
Приложение 2.
В.Н. Шатулин
К Тихонцеву
Тернистый Иссык-Куль-туризма
Путь, очищающий, как клизма,
Закончен. Обернись взглянуть
На юг, где пролегал сей путь.
Под небом Азии Центральной
Пустынь режим континентальный
Рождал богов. Поток культуры
(Той, не приемлющей халтуры)
Струился. Дерзко рифмовали
Стихи пииты. Наблюдали
Волхвы теченье звезд. Тягучим
Путём Шелковым (но колючим)
Здесь проезжал купец арабский,
Легат прокрадывался папский,
Форсайт – британский резидент,
И Блюмкин, ГПУ агент.
Увы, культурный реквизит
Не виден более. Сквозит
Со стороны Афганистана
Незаживающая рана.
Пуштун со "стингером" грозит
Дойти до Волги. Ваххабит
Проводит горною тропой
К нам караваны с анашой.
Взращенный в лоне атлантизма,
Бродячий призрак пантюркизма,
Из Турции восставший вновь,
Добрался до пустыни Гоби
И, жаждущий китайской крови,
Уйгуру будоражит кровь.
Развился здесь микроб свободы.
Освобожденные народы
На лоне девственной природы
Взбесились точно. Лишь стоит
Китай – консерватизма щит,
Заложник древнего обета
На страже хладного Тибета.
Пора. Кончаю сей обзор.
Цивилизации позор
Всем очевиден. Где чатыр,
Откуда выйдет тот батыр,
Который навсегда положит
Конец всему, что душу гложет?
Быть может, внутренний монгол
Вонзит осиновый свой кол?…
Когда о сем приидет весть?
Кончаю, страшно перечесть…
Что ж остаётся? Утром рано,
Любезный Тихонцев, восстань!
Достань рюкзак из-за дивана,
Чтобы, отбросив быта дрянь,
В горах Центрального Тянь-Шаня
Постигнуть Внутренний Тянь-Шань.
Переделкино, 29 ноября 2000 года
Приложение 3.
На взятие Тянь-Шаня
Вступление
Уж небо осенью дышало,
Когда два старых чудака
Под своды аэровокзала
Внесли два тяжких рюкзака.
На службе изнурив здоровье,
Решили оные друзья
Загаженного Подмосковья
Оставить грустные поля.
В горах Центрального Тянь-Шаня
Они наметили маршрут,
Семей отвергнув заклинанья,
И в жертву принеся уют.
– Я им завидую.
Опасен
Сей путь, но знаю по себе:
Турист заранее согласен
Нежданной ввериться судьбе.
Бишкекский автовокзал
В Бишкеке на автовокзале
Туристов тут же повязали
Менты киргизскского разлива.
И ну – обшаривать блудливо.
Кто рубит в Азию окно –
Рискует вляпаться в говно!
Об этом странник должен знать
И со смиреньем принимать.
Бокомбай
Вперед! В аллеях Бокомбая
Рюкзак свой верный надевая,
Могли с трудом предположить,
Где путь нам надо проложить.
Лишь до курорта Джилысу,
Где яков местные пасут
В ущелье Тонга, ясен путь.
А далее – ну, как-нибудь!
Ущелье Тонга
Влекомые неясной целью,
Они бредут. А вот – киргиз
Назад по Тонгскому ущелью
На лошадёнке едет вниз.
– Вы кто? Куда? Зачем пешком,
Без лошади? С таким мешком?!!
А палки лыжные к чему?
Я вас, ребята, не пойму!
Быть может, ваша цель сокрыта,
И вы, ребята – ваххабиты?
Пришли, чтоб карту срисовать
И всех потом завоевать?
Турист лишь палками разводит:
Мол, так он отпуски проводит,
Мол, любит он таскать мешок…
-- Киргиз понять его не мог!
Да, несомненно, род недуга
И извращение досуга,
Порок, семейное несчастье –
К туризму пешему пристрастье!
Страсти по еде
К мужскому сердцу есть отмычка,
А у туриста есть привычка:
Чтобы всю ночь спокойно спать,
Вечор как следует пожрать.
Для ужина нужны дрова!
А здесь – альпийская трава,
Но где ж леса тянь-шанской ели?
-- Слегка туристы приуныли…
Чтоб избежать смятенья масс,
Придётся тратить Кемпинг-газ.
Баллонов мало взяли с газом –
Накрылся завтрак медным тазом
На весь оставшийся поход.
С утра засунув финик в рот,
Все ждешь, когда настанет срок
Есть бледный плавленый сырок.
Особенности национального ТЭК
Путь Тонгский продвигался гладко.
Вдруг пред туристами – палатка.
В палатке старец: ясный вид,
Спокойный взор, брада седая.
Смерть тепловую приближая,
Печурка перед ним горит.
Спросили тут же аксакала:
"Что вашу пищу согревало?"
"Конечно, пламенный кизяк!
Дарит его киргизу як." –
Сказал и в руки взял комуз,
Дабы свершить служенье муз.
В Тянь-Шане убедится всякий,
Сколь нам многополезны яки.
Подъём на Тонгский перевал
...Служенье муз их развлекало.
Однако ближе к перевалу
Стал снежный склон почти отвесен.
Уже туристам не до песен,
Коль в ухо ветер станет петь.
Пришлось подштанники надеть,
Пуховку плотно застегнуть
И рукавицы натянуть.
А вот и Тонгский перевал –
Четыре тысячи! Привал
Был краток. Отдых припасу
Я для курорта Джилысу.
Спускаясь с перевала Тонга
Хранимые судьбой туристы
С горы спускались очень быстро.
Чуть позже молодой киргиз
Догнал их – тоже ехал вниз,
Везя в канистре квасо-пиво
С собою местного разлива.
Из Бокомбая на сырты,
Где бродят тучные скоты,
Спешил он продолжать работу,
Пастьбу, а может и охоту.
Ужасаясь Джилысу
За поворотом вдруг возник…
Теряюсь! Грешный мой язык
Немеет. Нужен Ювенал,
Чтобы сей вид живописал.
Курорт на карте обозначен,
Но вид культурный им утрачен.
Развалины народной стройки
Имеют ныне вид помойки.
Вот живописные наброски:
Со стен ободраны все доски,
Внутри поставлена в углу
Палатка прямо на полу.
Сортир туземный без дверей
Доступен для любых зверей.
И честный санитарный врач
Здесь констатировал бы срач.
Мечтал я в Джилысу помыться,
Но тут придётся отступиться.
Боюсь, курортная вода
Нам не наделала б вреда!
На страже тюркского порядка
Здесь, игнорируя позор
Разрухи, местный нёс дозор
Суровый егерь Байгазы,
Живя продуктами козы
И трёх упитанных коров.
Не вымогает он даров,
Но проверяет перманентно
У незнакомцев документы.
Порядка тюркского блюститель,
Полдневных попечитель гор –
Очей чужих в его обитель
Не проникал доныне взор.
А впрочем нет! Лет пять назад
Германцев удалой отряд
Влез на гору. Туристский бум
На сем закончился. В album
Никто стихов ему не пишет.
Лишь ветер над сыртами свищет…
Тешик-кёльский анабазис
Отсель на запад держим путь.
На карту ежели взглянуть,
Гора имеет вид ромашки.
Дабы не дать себе поблажки,
Её решили обогнуть.
Да и заманчиво взглянуть
На Тешик-кёля водну гладь.
Тут егерь нас успел догнать
И педантично разузнать,
Куда решили мы направить
Свои упорные стопы.
Рекомендует он оставить
Сии намеренья: "Тропы
Там дальше нет!" Его доклад
Нам показался странноват –
Мы не поверили. Увы,
В истоках озера травы
Нет совершенно: снег, увалы
Из глины – и тропа пропала.
Долина тут напоминала
Вид Приполярного Урала.
Скоропостижно начинала
Погода портиться. Летел
Снег с запада, куда хотел.
Пришлось в овражке притулиться,
Сварить лапшу и спать ложиться.
Наутро щедрая природа
Шутя исправила погоду:
Сияет солнце с высоты,
На склонах дивной красоты
Искрится снег. Внизу коровы
Пасутся бодры и здоровы,
Под небом переночевав.
Вот русским бы такой же нрав!
Коров имею я в виду…
А мой лирический герой
При сем немедля возмутился.
Он с шуткой вовсе не в ладу,
Уж в обличения пустился,
Превозмогая геморрой,
Готов за Русь сидеть горой!
Идём долиною Буркана
Люблю тянь-шанские нагорья,
Где над простором плоскогорья
Хребтов заснеженных забор
Пленяет среднерусский взор,
Бугров зелёных очертанья,
Хрустальных рек очарованье,
На кручах жуткой высоты
Пасутся мирные скоты.
Однако, осень наступала.
Утрами солнце пригревало,
А днями сыпал местный бог
Вместообеденный снежок.
К тому же должен сообщить:
Попытка завтрак замочить
На базе гречневой крупы
Могла бы вызвать смех толпы.
Залив вечерний котелок,
Наутро выбить еле смог
О крепку грань прибрежных плит
Насквозь промерзший монолит.
Страсти по погоде
Да, выбрав это время года
Для путешествия в горах,
Рискует путник, что погода
Испортится, увы и ах!
И лучше для таких прогулок
Пониже выбрать закоулок.
О, друг природы и Довганя!
Пометь в своём календаре:
В горах Центрального Тянь-Шаня
Снег выпадает в сентябре.
Се атлантический циклон
Принёс упорное ненастье
И завалил снегами склон.
Чтоб оценить своё несчастье,
Не надобно глядеть в окно:
Сугроба мрачное пятно
На тенте фирменной палатки
Заметно даже изнутри.
О горе! Собирай манатки,
Пропану не жалей – свари
Горячий, плотный, настоящий
Сегодня завтрак... Поломал
Циклон все планы! Предстоящий
Засыпан снегом перевал,
И путь через него закрыт.
Теперь страдальцам предстоит
Весьма неслабый марш-бросок:
Назад долиною Буркана,
Затем на северо-восток
(Расслабились вчера мы рано)
Крюк эдак вёрст на девяносто…
И на ходу три дня подряд
Свистеть мотив совсем не просто
"Коммунистических бригад"…
Евразийская элегия
Народов дружбою клянясь
И обиходно матерясь,
Тюркоязычного барьера,
Хотя бы, просто для примера
Не одолела наша власть.
Начальник Азии чурался –
И вот прискорбный результат:
Центральным ныне оказался
Вчерашний средний азиат.
А мне, признаюсь без смущенья,
В словах родного языка
Приятны тюркские коренья,
От «армяка» до «ярлыка».
Нелюб мне западный привой,
Гнилой, лукавый и кривой.
Желательна большая клизма,
Чтобы спасти от варваризма
(А там – и греко-латинизма)
Великорусский наш язык.
Хоть к паразитам он привык:
Траст, дилер, ваучер, фуршет... –
Всех этих слов на русском нет!
Но кто пророчит пораженье
В правах родного языка?
Теперешнее униженье
Не сохранится на века.
Провижу я: в язык Руси
Вольготно, весело вольётся
Арабский, хинди и фарси.
Батыр российский развернётся,
Встрепещет наш извечный враг,
И над Евразией взовьётся
Наш флаг!
Какой? – уж как придётся…
Переделкино-Лубянка-Овчинка,
дек.00 – янв.01
дек.00 – янв.01
